| В декабре 1964 года я отправился с доном Хуаном собирать разные растения, необходимые для приготовления курительной смеси. Это был четвертый цикл. Собирал я, а дон Хуан просто следил, как я выполняю его требования, которые заключались в точном выборе времени сбора и полной при этом сосредоточенности. Как только все ингредиенты были собраны и уложены на хранение, он стал требовать, чтобы я вновь встретился с дымком. | In the month of December 1964 don Juan and I went to collect the different plants needed to make the smoking mixture. It was the fourth cycle. Don Juan merely supervised my actions. He urged me to take time, to watch, and to deliberate before I picked any of the plants. As soon as the ingredients had been gathered and stored, he prompted me to meet with his ally again. |
|
Четверг, 31 декабря 1964 — Теперь, когда ты уже кое-что знаешь про дымок и «траву дьявола», ты можешь сказать с большей определенностью, кого из них предпочитаешь. — Дымок здорово меня пугает, дон Хуан, честное слово. Не знаю, в чем тут дело, но что-то нет у меня к нему особой симпатии. |
Thursday, 31 December 1964 ‘Now that you know a bit more about the devil’s weed and the smoke, you can tell more clearly which of the two you like better,’ don Juan said. ‘The smoke really terrifies me, don Juan. I don’t know exactly why, but I don’t have a good feeling about it.’ |
| — Ты любишь лесть, а «трава дьявола» тебя ублажает. Она приносит тебе удовольствие, точно женщина. Дымок — напротив, сила куда более благородная; у него безупречно чистое сердце. Он не завлекает мужчин и не делает их пленниками, точно так же он свободен от любви и от ненависти. Единственное, чего он требует, — это силы. «Трава дьявола» тоже требует силы, но другой — вроде той, которая нужна, чтобы нравиться женщинам и их удовлетворять. Сила же, которую требует дымок, — это сила сердца. У тебя ее нет, как, впрочем, и у очень многих. Вот почему я настоятельно тебе советую сойтись с ним поближе. Дымок оживляет сердце и вливает в него силы. Это тебе не «трава дьявола», полная страстей, ревности и насилия. Дымок постоянен. С ним ты можешь не беспокоиться — а вдруг его чем-то нечаянно обидел. | ‘You like flattery, and the devil’s weed flatters you. Like a woman, she makes you feel good. The smoke, on the other hand, is the most noble power; he has the purest heart. He does not entice men or make them prisoners, nor does he love or hate. All he requires is strength. The devil’s weed also requires strength, but of a different kind. It is closer to being virile with women. On the other hand, the strength required by the smoke is strength of the heart. You don’t have that! But very few men have it. That is why I recommend that you learn more about the smoke. He reinforces the heart. He is not like the devil’s weed, full of passions, jealousies, and violence. The smoke is constant. You don’t have to worry about forgetting something along the line.’ |
|
Среда, 27 января 1965 19 января я вновь курил галлюциногенную смесь. Я говорил дону Хуану, что с дымком мне здорово не по себе и вообще я его боюсь; но дон Хуан сказал — чтобы оценить дымок по достоинству, нужно еще раз попробовать. Мы вошли к нему в комнату. Было где-то часа два пополудни. Он достал свою трубку. Я принес угли, и мы уселись лицом к лицу. Дон Хуан сказал, что сейчас согреет и разбудит трубку, и если я буду смотреть внимательно, то увижу, как она засветится. Раза три-четыре он поднес трубку к губам и пососал ее, с нежностью потирая. Вдруг он почти неуловимым движением кивнул мне на трубку — мол, смотри, пробуждается. Я внимательно смотрел, но ничего такого не заметил. |
Wednesday, 27 January 1965 On Tuesday 19 January, I smoked again the hallucinogenic mixture. I had told don Juan I felt very apprehensive about the smoke, and that it frightened me. He said I had to try it again to evaluate it with justice. We walked into his room. It was almost two o’clock in the afternoon. He brought out the pipe. I got the charcoals, then we sat facing each other. He said he was going to warm up the pipe and awaken her, and if I watched carefully I would see how she glowed. He put the pipe to his lips three or four times, and sucked through it. He rubbed it tenderly. Suddenly he nodded, almost imperceptibly, to signal me to look at the pipe’s awakening. I looked, but I couldn’t see it. |
| Он вручил трубку мне. Я наполнил ее своей собственной смесью, потом подхватил горящий уголек чем-то вроде пинцета, который приспособил из деревянной прищепки и припас специально к такому случаю. Дон Хуан взглянул на пинцет и покатился со смеху. Я на секунду зазевался, и уголек пригорел к щипцам. Я побоялся стучать пинцетом о трубку, и пришлось плюнуть на уголек, чтобы его стряхнуть.Дон Хуан отвернулся и спрятал лицо в ладонях. Он сотрясался всем телом. На мгновение мне показалось, что он плачет, но он беззвучно трясся от смеха. | He handed the pipe to me. I filled the bowl with my own mixture, and then picked a burning charcoal with a pair of tweezers I had made from a wooden clothespin and had been saving for this occasion. Don Juan looked at my tweezers and began to laugh. I vacillated for a moment, and the charcoal stuck to the tweezers. I was afraid to tap them against the pipe bowl, and I had to spit on the charcoal to put it out.Don Juan turned his head away and covered his face with his arm. His body shook. For a moment I thought he was crying, but he was laughing silently. |
| Процедура оказалась надолго прерванной; наконец он сам взял уголек, положил его в трубку и велел курить. Понадобилось немалое усилие, чтобы раскурить смесь; вероятно, трубка была слишком плотно набита. При первой же затяжке в рот, кажется, попала пыль из смеси, и он сразу онемел. Я видел, как периодически разгорается трубка, но дыма совсем не чувствовал, как, скажем, чувствуешь дым сигареты. Однако я ощущал, что вдыхаю что-то, что сначала затопило легкие, а затем хлынуло вниз, заполняя все тело. | The action was interrupted for a long time; then he swiftly picked up a charcoal himself, put it in the bowl, and ordered me to smoke. It required quite an effort to suck through the mixture; it seemed to be very compact. After the first try I felt I had sucked the fine powder into my mouth. It numbed my mouth immediately. I saw the glow in the bowl, but I never felt the smoke as the smoke of a cigarette is felt. Yet I had the sensation of inhaling something, something that filled my lungs first and then pushed itself down to fill the rest of my body. |
| Я насчитал двадцать затяжек, а потом счет потерял значение. Я начал потеть; дон Хуан пристально на меня смотрел и приговаривал, чтобы я не боялся и делал все, как он меня учил. Я хотел сказать «ладно», но вместо этого вырвался жуткий вой, продолжавший звучать и после того, как я закрыл рот. Дон Хуан опешил, но тут же вновь покатился со смеху. Я хотел утвердительно кивнуть, что ли, но не мог двинуться. | I counted twenty inhalations, and then the count did not matter any longer. I began to sweat; don Juan looked at me fixedly and told me not to be afraid and to do exactly as he said. I tried to say ‘all right’, but instead I made a weird, howling sound. It went on resounding after I had closed my mouth. The sound startled don Juan, who had another attack of laughter. I wanted to say ‘yes’ with my head, but I couldn’t move. |
| Дон Хуан мягко разжал мои руки и забрал трубку. Он приказал мне лечь на пол, но только не засыпать. Я ждал, что он поможет мне лечь, но он просто неотрывно на меня смотрел. Вдруг комната полетела вверх тормашками, и я уже смотрел на него, лежа на полу. С этой минуты зрительный ряд стал странно расплывчатым, как во сне. Я только смутно помню, что пока лежал колодой, дон Хуан без конца мне что-то говорил. | Don Juan opened my hands gently and took the pipe away. He ordered me to lie down on the floor, but not to fall asleep. I wondered if he was going to help me lie down but he did not. He just stared at me uninterruptedly. All of a sudden I saw the room tumbling, and I was looking at don Juan from a position on my side. From that point on the images became strangely blurry, as in a dream. I can vaguely recall hearing don Juan talk to me a great deal during the time I was immobilized. |
| Я не испытывал ни страха, ни каких-либо неприятных ощущений во время всего этого состояния, и по пробуждении был совершенно здоров. Необычным было разве лишь то, что, проснувшись, я довольно долго не мог собраться с мыслями, но за четыре или пять часов окончательно пришел в себя. | I did not experience fear, or unpleasantness, during the state itself, nor was I sick upon awakening the next day. The only thing out of the ordinary was that I could not think clearly for some time after waking up. Then gradually, in a period of four or five hours, I became myself again. |
|
Среда. 20 января 1965 Дон Хуан ничего мне не говорил и не расспрашивал о моих впечатлениях. Он заметил только, что я слишком быстро уснул. — Единственный способ не заснуть — это стать птицей, или сверчком, или еще чем-нибудь в таком роде, — сказал он. — Как ты это делаешь, дон Хуан? — Чему же еще я тебя учу? Ты что, не помнишь, что я говорил вчера, когда ты был без тела? — Что-то смутно. — Я — ворона. Я учу тебя, как стать вороной. Когда ты этому научишься, то будешь оставаться при ясном сознании и получишь свободу передвигаться куда угодно; иначе ты всегда будешь приклеен к земле там, где свалился. |
Wednesday, 20 January 1965 Don Juan did not talk about my experience, nor did he ask me to relate it to him. His sole comment was that I had fallen asleep too soon. ‘The only way to stay awake is to become a bird, or a cricket, or something of the sort,’ he said. ‘How do you do that, don Juan?’ ‘That is what I am teaching you. Do you remember what I said to you yesterday while you were without your body?’ ‘I can’t recall clearly.’ ‘I am a crow. I am teaching you how to become a crow. When you learn that, you will stay awake, and you will move freely; otherwise you will always be glued to the ground, wherever you fall.’ |
|
Воскресенье, 7 февраля 1965 Следующая встреча с дымком состоялась около полудня 31 января. Я проснулся на следующий день под вечер. Каким-то непонятным, но отчетливейшим образом я помнил все, что в течение опыта говорил мне дон Хуан. Его слова были словно впечатаны мне в память; я слышал их с необычайной ясностью. В течение опыта я разобрался еще с одним явлением: все мое тело онемело вскоре после того, как я начал глотать пыль, попадавшую в рот при каждой затяжке. Получалось, что я не только вдыхал дым, но и поглощал смесь. |
Sunday, 7 February 1965 My second attempt with the smoke took place about midday on Sunday 31 January. I woke up the following day in the early evening. I had the sensation of possessing an unusual power to recollect whatever don Juan had said to me during the experience. His words were imprinted on my mind. I kept on hear— ing them with extraordinary clarity and persistence. During this attempt another fact became obvious to me: my entire body had become numb soon after I began to swallow the fine powder, which got into my mouth every time I sucked the pipe. Thus I not only inhaled the smoke, but also ingested the mixture. |
| Я хотел подробней рассказать обо всем этом дону Хуану, но он бросил, что это ерунда. Мне хотелось обратить его внимание на то, что я могу вспомнить все до мельчайших деталей, но его это не интересовало. Каждое воспоминание было точным и безошибочным. Сама процедура ничем не отличалась от предыдущего опыта. Казалось, один опыт переходил в другой, и я мог все воспроизвести по памяти с того момента, когда закончился первый. Я отчетливо помнил, что после того, как свалился на пол, исчезли все чувства и мысли, однако голова оставалась ясной. Я помню, что последняя мысль, возникшая, когда комната перевернулась и стала стоймя, была: «Я, наверно, стукнулся головой об пол, а не чувствую никакой боли». | I tried to narrate my experience to don Juan; he said I had done nothing important. I mentioned that I could remember everything that had happened, but he did not want to hear about it. Every memory was precise and unmistakable. The smoking procedure had been the same as in the previous attempt. It was almost as if the two experiences were perfectly juxtaposable, and I could start my recollection from the time the first experience ended. I clearly remembered that from the time I fell to the ground on my side I was completely devoid of feeling or thought. Yet my clarity was not impaired in any way. I remember thinking my last thought at about the time the room became a vertical plane: ‘I must have clunked my head on the floor, yet I don’t feel any pain.’ |
| С этого момента я мог только смотреть и слушать. Я помню каждое слово, которое мне сказал дон Хуан. Все его указания я выполнял буквально. Они казались ясными, логичными и вполне осуществимыми. Он сказал, что мое тело исчезает и останется только голова, и потому единственная сейчас возможность не уснуть и быть способным к передвижению это стать вороной. Он скомандовал мне старательно мигать, добавив, что раз уж я могу мигать, то значит готов выполнять дальнейшее. Затем он сказал, что мое тело уже полностью исчезло, осталась одна голова, голова не может исчезнуть потому, что именно голова превращается в ворону. | From that point on I could only see and hear. I could repeat every word don Juan had said. I followed each one of his directions. They seemed clear, logical, and easy. He said that my body was disappearing and only my head was going to remain, and in such a condition the only way to stay awake and move around was by becoming a crow. He commanded me to make an effort to wink, adding that whenever I was capable of winking I would be ready to proceed. Then he told me that my body had vanished completely and all I had was my head; he said the head never disappears because the head is what turns into a crow. |
| Он приказал мигать неотступно. Эту команду и прочие он, должно быть, повторял множество раз, потому что я помню каждую с исключительной ясностью. Должно быть, я послушно мигал, потому что он наконец сказал, что я готов, и приказал вытянуть голову и опереться на подбородок. Подбородок, сказал он, это лапы вороны. Он скомандовал почувствовать эти лапы там, где подбородок, и наблюдать за их появлением. Потом он сказал, что я еще не полностью сгустился, и сейчас мне нужно вырастить хвост; хвост появится из затылка. Он приказал распустить хвост как веер и почувствовать, как он подметает пол. | He ordered me to wink. He must have repeated this command, and all his other commands countless times, because I could remember all of them with extraordinary clarity. I must have winked, because he said I was ready and ordered me to straighten up my head and put it on my chin. He said that in the chin were the crow’s legs. He commanded me to feel the legs and observe that they were coming out slowly. He then said that I was not solid yet, that I had to grow a tail, and that the tail would come out of my neck. He ordered me to extend the tail like a fan, and to feel how it swept the floor. |
| Потом он заговорил о крыльях: крылья вырастут из скул. Он сказал, что они твердые и жесткие и причиняют боль. Он скомандовал раскрыть крылья. Он сказал, что они должны быть как можно шире, я должен расправить их во всю длину, иначе не смогу летать. Он сказал, что крылья уже появляются — широкие и красивые, и велел ими махать, пока они не станут настоящими крыльями. | Then he talked about the crow’s wings, and said they would come out of my cheekbones. He said it was hard and painful. He commanded me to unfold them. He said they had to be extremely long, as long as I could stretch them, otherwise I would not be able to fly. He told me the wings were coming out and were long and beautiful, and that I had to flap them until they were real wings. |
| Затем он заговорил о темени и сказал, что оно еще очень большое и тяжелое, в полете его вес будет мешать. Он сказал, что его можно уменьшить мигая; с каждым движением век голова будет уменьшаться. Он приказал мигать до тех пор, пока тяжесть совсем не исчезнет и я смогу прыгать легко и свободно. Потом он сказал, что я уменьшил голову до размеров вороньей, и теперь нужно пройтись и поскакать, чтобы освоиться. | He talked about the top of my head next and said it was still very large and heavy, and its bulk would prevent my flying. He told me that the way to reduce its size was by winking; with every wink my head would become smaller. He ordered me to wink until the top weight was gone and I could jump freely. Then he told me I had reduced my head to the size of a crow, and that I had to walk around and hop until I had lost my stiffness. |
| Теперь, сказал он, для полета осталось еще одно. Это изменение самое трудное, нужно быть особенно внимательным и постараться исполнить в точности все, что он скажет. Осталось научиться видеть как ворона. Твой рот и нос, сказал он, уже вытягиваются между глазами и вот-вот превратятся в сильный клюв. Вороны видят в обе стороны, сказал он и скомандовал повернуть голову и посмотреть на него одним глазом. Чтобы взглянуть другим глазом, нужно просто тряхнуть клювом вниз — это движение позволит уже другим глазом смотреть в том же направлении. Он приказал поупражняться в переключении с одного глаза на другой. Наконец он заявил, что я готов к полету, и для этого осталось единственное — сейчас он подбросит меня в воздух. | There was one last thing I had to change, he said, before I could fly. It was the most difficult change, and to accomplish it I bad to be docile and do exactly as he told me. I had to learn to see like a crow. He said that my mouth and nose were going to grow between my eyes until I had a strong beak. He said that crows see straight to the side, and commanded me to turn my head and look at him with one eye. He said that if I wanted to change and look with the other eye I had to shake my beak down, and that that movement would make me look through the other eye. He ordered me to shift from one eye to the other. And then he said I was ready to fly, and that the only way to fly was to have him toss me into the air. |
| Мои ощущения в точности откликались на каждую команду. Я ясно чувствовал, как растут лапы, поначалу слабые и шаткие. Я чувствовал, как из затылка появляется хвост, а из скул крылья. Крылья были сложены глубоко внутри: я чувствовал, как постепенно они выпрямляются наружу. Процесс был трудным, но не очень болезненным. Потом я мигая уменьшил голову до размеров вороньей. Но самое поразительное превращение произошло с глазами. Взгляд стал птичьим! | I had no difficulty whatsoever eliciting the corresponding sensation to each one of his commands. I had the perception of growing bird’s legs, which were weak and wobbly at first. I felt a tail coming out of the back of my neck and wings out of my cheekbones. The wings were folded deeply. I felt them coming out by degrees. The process was hard but not painful. Then I winked my head down to the size of a crow. But the most astonishing effect was accomplished with my eyes. My bird’s sight! |
| Когда я по указаниям дона Хуана отращивал клюв, было раздражающее ощущение нехватки воздуха. Затем что-то выпятилось, и передо мной возникло некое приспособление вроде массивной болванки. Но вначале дон Хуан велел мне убедиться, что мои глаза способны схватить в поле зрения все вокруг. Поочередно закрывая глаза, я мог перебрасывать фокус из одного глаза в другой. Необычным стал сам вид комнаты и все то, что в ней находилось, хотя трудно было сказать, в чем именно состояло это изменение. Возможно, сам угол зрения изменился и стал наклонным, а может быть, предметы ушли из фокуса. Дон Хуан стал очень большим и светящимся. От него исходило что-то успокаивающее и надежное. Затем зрительные образы расплылись; они потеряли очертания и превратились в болезненно-отчетливые абстрактные формы, охваченные мимолетным мерцанием. | When don Juan directed me to grow a beak, I had an annoying sensation of lack of air. Then something bulged out and created a block in front of me. But it was not until don Juan directed me to see laterally that my eyes actually were capable of having a full view to the side. I could wink one eye at a time and shift the focusing from one eye to the other. But the sight of the room and all the things in it was not like an ordinary sight. Yet it was impossible to tell in what way it was different. Perhaps it was lopsided, or perhaps things were out of focus. Don Juan became very big and glowy. Something about him was comforting and safe. Then the images blurred; they lost their outlines, and became sharp abstract patterns that flickered for a while. |
|
Воскресенье, 28 марта 1965 Во вторник 18 марта я вновь курил галлюциногенную смесь. На этот раз процедура отличалась в некоторых деталях. Трубку пришлось набивать дважды. Когда я выкурил первую, дон Хуан велел прочистить трубку, но новую порцию положил в нее сам, потому что у меня была расстроена координация движений. Чтобы двигать руками, требовалось невероятное усилие. В моем кисете оставалось достаточно смеси для еще одной трубки. Дон Хуан взглянул на кисет и сказал, что до следующего года это мой последний опыт с дымком, потому что я использовал все свои запасы. |
Sunday, 28 March 1965 On Thursday 18 March I smoked again the hallucinogenic mixture. The initial procedure was different in small details. I had to refill the pipe bowl once. After I had finished the first batch, don Juan directed me to clean the bowl, but he poured the mixture into the bowl himself because I lacked muscular co-ordination. It took a great deal of effort to move my arms. There was enough mixture in my bag for one refill. Don Juan looked at the bag and said this was my last attempt with the smoke until the next year because I had used up all my provisions. |
| Он вывернул кисет наизнанку и вытряхнул пыль в миску с углями. То, что осталось от смеси, вспыхнуло оранжевым пламенем, как если бы он положил на угли какой-то прозрачный лист. Лист загорелся и рассыпался на линии со сложным контуром. Что-то с огромной скоростью пронеслось внутри этих линий. Дон Хуан приказал следить за движением линий. Я увидел что-то вроде маленького шарика, который перекатывался по вспыхнувшему контуру. Дон Хуан наклонился, выхватил шарик, положил его в трубку и велел мне затянуться. Я был уверен, что он положил мне этот шарик именно для того, чтобы я его вдохнул. Комната моментально встала на дыбы, я почувствовал, что весь онемел и стал точно свинцовый. | He turned the little bag inside out and shook the dust into the dish that held the charcoals. It burned with an orange glow, as if he had placed a sheet of transparent material over the charcoals. The sheet burst into flame, and then it cracked into an intricate pattern of lines. Something zigzagged inside the lines at high speed. Don Juan told me to look at the movement in the lines, I saw something that looked like a small marble rolling back and forth in the glowing area. He leaned over, put his hand into the glow, picked out the marble, and placed it in the pipe bowl. He ordered me to take a puff. I had a clear impression that he had put the small ball into the pipe so that I would inhale it. In a moment the room lost its horizontal position. I felt a profound numbness, a sensation of heaviness. |
| Когда я очнулся, я обнаружил, что лежу на дне неглубокой канавы с проточной водой, погруженный в воду до подбородка. Кто-то мне поддерживал голову. Это был дон Хуан. Первое, на что я обратил внимание, это что вода была какой-то необычной — холодной и тяжелой. Она плавно накатывалась на меня, и с каждой волной в голове прояснялось. Вначале у воды был ярко-зеленый отблеск или отсвет, что ли, который вскоре рассеялся, остался лишь поток обычной воды. | When I awakened, I was lying on my back at the bottom of a shallow irrigation ditch, immersed in water up to my chin. Someone was holding my head up. It was don Juan. The first thought I had was that the water in the channel had an unusual quality; it was cold and heavy. It slapped lightly against me, and my thoughts cleared with every movement it made. At first the water had a bright green halo, or fluorescence, which soon dissolved, leaving only a stream of ordinary water. |
| Я спросил, который час. Дон Хуан сказал — раннее утро. Немного погодя я полностью очнулся и вылез из воды. | I asked don Juan about the time of day. He said it was early morning. After a while I was completely awake, and got out of the water. |
| — Ну, давай рассказывай все, что видел, — сказал дон Хуан, когда мы вошли к нему в дом. От него я узнал, что он три дня возился со мной, пытаясь меня вернуть, и пришлось здорово потрудиться. Только к вечеру я почувствовал, что способен наконец говорить нормально, и начал рассказывать ему все, что запомнил прямо с той минуты, как свалился на пол. Но это его не интересовало; он сказал, чтобы я все это пропустил, начав прямо с того, как он метнул меня ввысь и я полетел. | ‘You must tell me all you saw,’ don Juan said when we got to his house. He also said he had been trying to ‘bring me back’ for three days, and had had a very difficult time doing it. I made numerous attempts to describe what I had seen, but I could not concentrate. Later on, during the early evening, I felt I was ready to talk with don Juan, and I began to tell him what I remembered from the time I had fallen on my side, but he did not want to hear about it. He said the only interesting part was what I saw and did after he ‘tossed me into the air and I flew away’. |
| Но я мог вспомнить только серию бессвязных, похожих на сон картин или образов. Впечатление было такое, что каждая из этих картин — как отдельный пузырек, вплывающий в фокус и уплывающий из поля зрения. Однако они не были, скажем, какими-то сценами для созерцания. Я находился внутри них. Я принимал участие в том, что видел. Поначалу, когда я пытался их вспомнить, у меня было ощущение смутных смазанных вспышек; но по мере усилий вспомнить как следует я чувствовал, что каждая из них обладает исключительной ясностью, хотя совершенно несоотносима с обычным видением, — собственно этим объясняется ощущение их смутности. Картин было всего несколько, и они были очень простые. | All I could remember was a series of dreamlike images or scenes. They had no sequential order. I had the impression that each one of them was like an isolated bubble, floating into focus and then moving away. They were not, however, merely scenes to look at. I was inside them. I took part in them. When I tried to recollect them at first, I had the sensation that they were vague, diffused flashes, but as I thought about them I realized that each one of them was extremely clear although totally unrelated to ordinary seeing — hence, the sensation of vagueness. The images were few and simple. |
| Как только дон Хуан упомянул вскользь, что бросил меня в воздух, у меня возникло, как вспышка, воспоминание абсолютно ясной сцены, в которой я с определенного расстояния смотрел прямо на него. Я видел только его лицо. Оно поражало монументальностью. Оно было плоским и ярко светилось. Волосы были желтоватыми, и они двигались. Каждая часть лица двигалась сама по себе, излучая своеобразный янтарный свет. | As soon as don Juan mentioned that he had ‘tossed me into the air’ I had a faint recollection of an absolutely clear scene in which I was looking straight at him from some distance away. I was looking at his face only. It was monumental in size. It was flat and had an intense glow. His hair was yellowish, and it moved. Each pan of his face moved by itself, projecting a sort of amber light. |
| В следующей картине дон Хуан уже подбросил, точнее прямо от себя швырнул меня в воздух. Я помню, что распластал крылья и полетел. Вспарывая воздух в болезненном подъеме, я чувствовал одиночество. Я словно не летел, а шел, с усилием взбираясь ввысь. От трудного подъема болело тело. Ощущения свободного полета, восторга от избытка сил не было. | The next image was one in which don Juan had actually tossed me up, or hurled me, in a straight onward direction. I remember I ‘extended my wings and flew’. I felt alone, cutting through the air, painfully moving straight ahead. It was more like walking than like flying. It tired my body. There was no feeling of flowing free, no exuberance. |
|
Затем я вспомнил сцену, в которой неподвижно смотрел на массу острых темных краев, расположенных где-то, откуда исходил смутный, болезненный свет: затем я увидел поле с неисчислимым множеством разных огней. Огни двигались и мерцали, разгораясь и потухая. Они были почти как краски; меня поразила их яркость. В следующей картине прямо у самых глаз появился какой-то предмет, толстый и заостренный; свечение от него исходило определенно розовое. Я ощутил в своем теле внезапную дрожь и увидел множество таких же розовых форм, которые двигались в мою сторону. Они бросились на меня, и я отпрянул. |
Then I remembered an instant in which I was motionless, looking at a mass of sharp, dark edges set in an area that had a dull, painful light; next I saw a field with an infinite variety of lights. The lights moved and flickered and changed their luminosity. They were almost like colours. Their intensity dazzled me.At another moment, an object was almost against my eye. It was a thick, pointed object; it had a definite pinkish glow. I felt a sudden tremor somewhere in my body and saw a multitude of similar pink forms coming towards me. They all moved on me. I jumped away. |
|
Последнее, что я помню, — это трех серебристых птиц. Они сияли металлическим отблеском, почти как нержавеющая сталь, только ярче, интенсивней и подвижней: отблеск был словно живой. Они мне понравились, и я полетел вместе с ними. В течение всего моего повествования дон Хуан не проронил ни слова. |
The last scene I remembered was three silvery birds. They radiated a shiny, metallic light, almost like stainless steel, but intense and moving and alive. I liked them. We flew together.Don Juan did not make any comments on my recounting. |
|
Вторник, 23 марта 1965 На другой день произошел следующий разговор. Дон Хуан сказал: |
Tuesday, 23 March 1965 The following conversation took place the next day, after the recounting of my experience. Don Juan said: |
|
— Вороной стать вообще несложно. Ты проделал это, и теперь будешь вороной всегда.- Что было после того, как я стал вороной, дон Хуан? Неужели я целых три дня летал? — Нет. Ты вернулся с заходом солнца, как я тебе велел. — Как же я вернулся? — Ты очень устал и сразу уснул. Вот и все. — То есть как я прилетел обратно? — Я ведь уже сказал. Ты послушался меня и вернулся ко мне домой. Да выбрось это из головы. Это совершенно неважно. |
‘It does not take much to become a crow. You did it and now you will always be one.’‘What happened after I became a crow, don Juan? Did I fly for three days?’ ‘No, you came back at nightfall as I had told you to.’ ‘But how did I come back?’ ‘You were very tired and went to sleep. That is all.’ ‘I mean did I fly back?’ ‘I have already told you. You obeyed me and came back to the house. But don’t concern yourself with that matter. It is of no importance.’ |
|
— А что важно?- Единственное, что по-настоящему ценно в твоем путешествии, — это серебристые птицы. — Что же в них было такого особенного? Просто птицы. — Не «просто птицы», а вороны. — Какие — белые? — Черные вороньи перья в действительности серебристые. Вороны так сверкают, что другие птицы держатся от них подальше. — Но почему их перья выглядят серебристыми? |
‘What is important, then?’‘In your whole trip there was only one thing of great value — the silvery birds!’ ‘What was so special about them? They were just birds.’ ‘Not just birds — they were crows.’ ‘Were they white crows, don Juan?’ ‘The black feathers of a crow are really silvery. The crows shine so intensely that they are not bothered by other birds.’ ‘Why did their feathers look silvery?’ |
|
— Потому что ты видел так, как видит ворона. Птицу, которая для нас выглядит темной, ворона видит белой. Белые голуби, например, для вороны розовые или голубые; чайки желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты к ним присоединился. Я попытался, но птицы оставались вырванной из контекста смутной картиной. Я сказал ему, что помню только, точнее чувствую, что с ними летал. Он спросил, где я к ним присоединился — в воздухе или на земле. Но я никак не мог ответить, и это его начало раздражать. Он требовал, чтобы я вспомнил. |
‘Because you were seeing as a crow sees. A bird that looks dark to us looks white to a crow. The white pigeons, for instance, are pink or bluish to a crow; seagulls are yellow. Now, try to remember how you joined them.’ I thought about it, but the birds were a dim, disassociated image which had no continuity. I told him I could remember only that I felt I had flown with them. He asked me whether I had joined them in the air or on the ground, but I could not possibly answer that. He became almost angry with me. He demanded that I think about it. |
|
— Иначе, — настаивал он, — если ты не вспомнишь хорошенько, все это не будет стоить и гроша, а так и останется скучным бредовым сном. Я всячески старался вспомнить, но ничего не получалось. |
He said: ‘All this will not mean a damn; it will be only a mad dream unless you remember correctly.’ I strained myself to recollect, but I could n |
|
Суббота, 3 апреля 1965 Сегодня мне вспомнилась еще одна картина из моего «сна» с серебристыми птицами. Я вспомнил, что смотрел на темную массу с мириадами булавочных отверстий. Собственно, сама масса была темным скоплением крохотных дырочек. Почему-то мне казалось, что она мягкая. Пока я смотрел на нее появились три птицы, которые летели прямо на меня. Одна из них издала какой-то звук, а потом все трое уже были на земле рядом со мной. |
Saturday, 3 April 1965 Today I thought of another image in my ‘dream’ about the silvery birds. I remembered seeing a dark mass with myriads of pinholes. In fact, the mass was a dark cluster of little holes. I don’t know why I thought it was soft. As I was looking at it, three birds flew straight at me. One of them made a noise; then all three of them were next to me on the ground. |
|
Я описал картину дону Хуану. Он спросил, откуда они прилетели. Я сказал, что, пожалуй, этого не смогу определить. Его охватило сильное нетерпение, и он сказал, что у меня, похоже, вообще деревянная голова, а все оттого, что я боюсь дать себе волю; если я постараюсь, то очень даже могу все вспомнить. Он сказал, что я думаю и как человек и как ворона, но в то время, которое нужно вспомнить, я не был ни тем, ни другим. Он приказал вспомнить, что мне сказали вороны. Я честно пытался вспомнить, но мысли перескакивали с одного на другое. Я не мог сосредоточиться. |
I described the image to don Juan. He asked me from what direction the birds had come. I said I couldn’t possibly determine that. He became quite impatient and accused me of being inflexible in my thinking. He said I could very well remember if I tried to, and that I was afraid to let myself become less rigid. He said that I was thinking in terms of men and crows, and that I was neither a man nor a crow at the time that I wanted to recollect. He asked me to remember what the crow had said to me. I tried to think about it, but my mind played on scores of other things instead. I couldn’t concentrate. |
|
Воскресенье, 4 апреля 1965 Сегодня я отправился в далекую прогулку. Когда я возвращался к дому дона Хуана, была уже ночь. Я все думал о воронах, и тут в голове мелькнула очень странная «мысль» — или, точнее, некое впечатление или чувство. Издавшая звук птица, кажется, сказала, что они направляются с севера на юг, и когда мы вновь встретимся, то полетим в том же направлении. |
Sunday, 4 April 1965 I took a long hike today. It got quite dark before I reached don Juan’s house. I was thinking about the crows when suddenly a very strange ‘thought’ crossed my mind. It was more like an impression or a feeling than a thought. The bird that had made the noise said they were coming from the north and were going south, and when we met again they would be coming the same way. |
|
Об этой своей странной фантазии я сообщил дону Хуану. Он сказал: — Пусть тебя не занимает, выдумал ты это или вспомнил. Так думают только люди. Вороны так не думают, особенно те, которых ты видел, поскольку видел ты посланцев твоей судьбы. Ты уже ворона, и это навсегда. Отныне вороны будут говорить тебе своим полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении вы полетели? |
I told don Juan what I had thought up, or maybe remembered. He said, ‘Don’t think about whether you remembered it or made it up. Such thoughts fit men only. They do not fit crows, especially those you saw, for they are the emissaries of your fate. You are already a crow. You will never change that. From now on the crows will tell you with their flight about every turn of your fate. In which direction did you fly with them?’ |
|
— Да откуда мне знать! — Если подумаешь как следует, вспомнишь. Сядь на пол и покажи положение, в котором ты находился, когда к тебе прилетели птицы. Закрой глаза и проведи линию на полу. Я сделал, как он велел, и определил точку. — Глаз не открывай, — прикрикнул он. — Куда вы полетели относительно этой точки? Я сделал на полу другую отметку. |
‘I couldn’t know that, don Juan!’ ‘If you think properly you will remember. Sit on the floor and tell me the position in which you were when the birds flew to you. Close your eyes and make a line on the floor.’ I followed his suggestion and determined the point. ‘Don’t open your eyes yet!’ He proceeded, ‘In which direction did you all fly in relation to that point?’ I made another mark on the ground. |
| Взяв обе за исходную ориентацию, дон Хуан растолковал мне, каким направлением полета какой поворот судьбы мне предвещают вороны. Он установил четыре точки по сторонам света, как оси полета ворон. | Taking these points of orientation as a reference, don Juan interpreted the different patterns of flight the crows would observe to foretell my personal future or fate. He set up the four points of the compass as the axis of the crows’ flight. |
| Я спросил, всегда ли при предсказании судьбы вороны следуют этим осям. Он сказал, что они касаются меня одного; абсолютно все, что делали вороны при нашей встрече, было чрезвычайно важным. Он требовал, чтобы я вспомнил все до мельчайших подробностей, поскольку послание или же характер посланцев — дело сугубо индивидуальное, и потому исключительно важное. | I asked him whether the crows always followed the cardinal points to tell a man’s fate. He said that the orientation was mine alone; whatever the crows did in my first meeting with them was of crucial importance. He insisted on my recalling every detail, for the message and the pattern of the ’emissaries’ were an individual, personalized matter. |
| В особенности он требовал вспомнить, в какое время суток я с ними расстался. Он велел вспомнить разницу в освещении между началом моего полета и началом полета с воронами. При первом ощущении, которое я помню, — ощущении болезненного подъема, — было темно. Но когда я увидел птиц, все было красноватым, светло-красным или, пожалуй, оранжевым. | There was one more thing he insisted I should remember, and that was the time of day when the emissaries left me. He asked me to think of the difference in the light around me between the time when I ‘began to fly’ and the time when the silvery birds ‘flew with me’. When I first had the sensation of painful flight, it was dark. But when I saw the birds, everything was reddish — light red, or perhaps orange. |
|
Он сказал: — Это означает, что был конец дня: солнце еще не зашло. Когда наступает ночь, ворона ослеплена белизной, а не тьмой, как люди. Таким образом, это указание на то, что твои посланцы являются на исходе дня. Они позовут тебя, и когда пролетят над твоей головой, то станут серебристо-белыми: ты увидишь, как они сверкают в небе, и это будет означать, что пришла твоя пора. Это будет означать, что ты умираешь, ты умрешь и превратишься в ворону. |
He said: ‘That means it was late in the day; the sun was not down yet. When it is completely dark a crow is blind with whiteness and not with darkness, the way we are at night. This indication of the time places your last emissaries at the end of the day. They will call you, and as they fly above your head, they will become silvery white; you will see them shining against the sky, and it will mean your time is up. It will mean you are going to die and become a crow yourself.’ |
|
— А если я увижу их утром? — Утром ты их не увидишь. — Так ведь вороны летают весь день… — Но не твои посланцы, дурень! — А что твои посланцы, дон Хуан? |
‘What if I see them during the morning?’ ‘You won’t see them in the morning!’ ‘But crows fly all day.’ ‘Not your emissaries, you fool!’ ‘How about your emissaries, don Juan?’ |
| — Мои появятся утром. Их тоже будет трое. Мой бенефактор говорил, что если не хочешь умирать, можно криком отогнать их и превратить в черных. Но теперь я знаю, что этого делать не следует. У моего бенефактора страсть была кричать, здорово получалось, и вообще он любил всякий грохот и неистовство, как это водится у «травы дьявола». Дымок, я считаю, другой именно потому, что бесстрастен. С ним все честно. Когда твои серебряные посланцы придут за тобой, то глупо на них кричать, — просто лети вместе с ними, как ты это уже делал. Взяв тебя с собой, они изменят направление, и вас будет четверо, улетающих прочь. | ‘Mine will come in the morning. There will also be three of them. My benefactor told me that one could shout them back to black if one does not want to die. But now I know it can’t be done. My benefactor was given to shouting, and to all the clatter and violence of the devil’s weed. I know the smoke is different because he has no passion. He is fair. When your silvery emissaries come for you, there is no need to shout at them. Just fly with them as you have already done. After they have collected you they will reverse directions, and there will be four of them flying away.’ |
|
Суббота, 10 апреля 1965 У меня случались короткие приступы смутных наплывов необычной реальности. |
Saturday, 10 April 1965 I had been experiencing brief flashes of disassociation, or shallow states of non-ordinary reality. |
| То и дело всплывало одно неотвязное воспоминание из галлюциногенного опыта с грибами: мягкая темная масса булавочных отверстий. Дальше она визуализировалась как масляный или нефтяной пузырь, который меня затягивал. Было так, как будто пузырь раскрывается и заглатывает меня, и на короткие мгновения я испытывал что-то напоминающее состояния необычной реальности. Последствием было сильное возбуждение, тревога и беспокойство, и я всячески с этими наплывами боролся, чтобы поскорее от них избавиться. | One element from the hallucinogenic experience with the mushrooms kept recurring in my thoughts: the soft, dark mass of pinholes. I continued to visualize it as a grease or an oil bubble which began to draw me to its centre. It was almost as if the centre would open up and swallow me, and for very brief moments I experienced something resembling a state of non— ordinary reality. As a result I suffered moments of profound agitation, anxiety, and discomfort, and I wilfully strove to end the experiences as soon as they began. |
| Сегодня я решил спросить у дона Хуана, что он об этом думает и как мне быть. Он выслушал вполуха и посоветовал на всякие рецидивы не обращать внимания, поскольку они бессмысленны, точнее, не имеют никакой ценности. Внимания заслуживают только те «виденья», в которых будет ворона: все прочие — просто результат моих страхов. Он вновь мне напомнил, что дымок требует жить сильной, бесстрастной жизнью. Мне же казалось, что я достиг опасного порога. Я сказал ему, что, как чувствую, я не в силах продолжать: с грибами в самом деле было связано что-то устрашающее. | Today I discussed this condition with don Juan. I asked for advice. He seemed to be unconcerned and told me to disregard the experiences because they were meaningless, or rather valueless. He said the only experiences worth my effort and concern would be those in which I saw a crow; any other kind of ‘vision’ would be merely the product of my fears. He reminded me again that in order to partake of the smoke it was necessary to lead a strong, quiet life. Personally I seemed to have reached a dangerous threshold. I told him I felt I could not go on; there was something truly frightening about the mushrooms. |
| Перебирая картины, которые запомнились из моего галлюциногенного опыта, я с неизбежностью пришел к выводу, что видел мир таким образом, который в структурном отношении отличается от обычного видения. Сами по себе формы и картины, которые я видел в этих состояниях необычной реальности, всегда оставались в границах обычного визуального восприятия; совсем иным было то, как я видел. Все, что я видел, располагалось в горизонтальной плоскости зрения; не было ничего выше или ниже этого горизонта. | In going over the images I recalled from my hallucinogenic experience, I had come to the unavoidable conclusion that I had seen the world in a way that was structurally different from ordinary vision. In other states of non-ordinary reality I had undergone, the forms and the patterns I had visualized were always within the confines of my visual conception of the world. But the sensation of seeing under the influence of the hallucinogenic smoke mixture was not the same. Everything I saw was in front of me in a direct line of vision; nothing was above or below that line of vision. |
| Каждая картина была раздражающе плоской, и в то же время обладала какой-то необычной глубиной. Точнее, вероятно, было бы сказать, что каждая картина представляла собой совокупность невероятно ясных деталей, расположенных в поле различного освещения; свет в этих полях двигался, создавая эффект вращения. | Every image had an irritating flatness, and yet, disconcertingly, a profound depth. Perhaps it would be more accurate to say that the images were a conglomerate of unbelievably sharp details set inside fields of different light; the light in the fields moved, creating an effect of rotation. |
| После всех моих попыток и усилий как следует все вспомнить я решил прибегнуть к серии аналогий, чтобы «понять» то, что «видел». Лицо дона Хуана, например, выглядело так, точно он смотрел на меня из-под воды. Казалось, вода течет непрерывным потоком, омывая его волосы и лицо: при этом они так увеличивались, что стоило присмотреться — и становилась видна каждая пора, каждый волосок. Вместе с тем то, что я видел, было просто массами материи, плоскими и угловатыми, и к тому же неподвижными, потому что исходивший от них свет был лишен пульсации. | After probing and exerting myself to remember, I was forced to make a series of analogies or similes in order to ‘understand’ what I had ‘seen’. Don Juan’s face, for instance, looked as if he had been submerged in water. The water seemed to move in a continuous flow over his face and hair. It so magnified them that I could see every pore in his skin or every hair on his head whenever I focused my vision. On the other hand, I saw masses of matter that were flat and full of edges, but did not move because there was no fluctuation in the light that came from them. |
|
Я спросил дона Хуана, что бы это все значило. Он сказал, что поскольку я впервые видел как ворона, предметы были неясными или незначительными, но со временем, когда придет опыт, все будет понятно.Мне хотелось знать о причине той разницы, которую я заметил в движении света. — В том, что живое, — сказал он, — происходит внутреннее движение, и когда что-либо мертво или близко к смерти, ворона сразу это видит, потому что движение останавливается или угасает, пока не исчезнет совсем. Ворона также видит, когда что-либо движется слишком быстро, и по тому же признаку может сказать, когда что-либо движется не так как надо. — А как это понимать — «слишком быстро или не так как надо»? |
I asked don Juan what were the things that I had seen. He said that because this was the first time I was seeing as a crow the images were not clear or important, and that later on with practice I would be able to recognize everything.I brought up the issue of the difference I had detected in the movement of light. ‘Things that are alive’, he said, ‘move inside, and a crow can easily see when something is dead, or about to die, because the movement has stopped or is slowing down to a stop. A crow can also tell when something is moving too fast, and by the same token a crow can tell when something is moving just right.’ ‘What does it mean when something is moving too fast, or just right?’ |
|
— Это означает, что ворона может точно сказать, чего следует избегать, а к чему стремиться. Когда что-нибудь движется внутри слишком быстро, это означает, что оно вот-вот взорвется или ринется в атаку, и ворона будет всегда начеку и на расстоянии достаточно безопасном. Когда же внутреннее движение нормальное, это приятное зрелище, и оно будет притягивать ворону.- В камнях есть внутреннее движение? — Нет, ни в камнях, ни в мертвых животных, ни в засохших деревьях; но они красивые, на них приятно смотреть. Вот почему вороны крутятся возле падали. Они ею любуются. Внутри нее отсутствует малейшее движение света. — Но когда плоть разлагается, разве в ней не происходит движение? |
‘It means a crow can actually tell what to avoid and what to seek. When something is moving too fast inside, it means it is about to explode violently, or to leap forward, and a crow will avoid it. When it moves inside just right, it is a pleasing sight and a crow will seek it.’‘Do rocks move inside?’ ‘No, not rocks or dead animals or dead trees. But they are beautiful to look at. That is why crows hang around dead bodies. They like to look at them. No light moves inside them.’ ‘But when the flesh rots, doesn’t it change or move?’ |
|
— Происходит, но это совсем другое движение. То, что видит ворона, это миллионы движущихся внутри плоти крохотных светящихся штучек, причем каждая светится по-своему, вот почему воронам так нравится на это смотреть. Это в самом деле незабываемое зрелище.- Ты сам это видел, дон Хуан? — Это может видеть каждый, кто научится превращаться в ворону. Увидишь и ты. Тут я наконец задал мучивший меня вопрос: |
‘Yes, but that is a different movement. What a crow sees then is millions of things moving inside the flesh with a light of their own, and that is what a crow likes to see. It is truly an unforgettable sight.’‘Have you seen it yourself, don Juan?’ ‘Anybody who learns to become a crow can see it. You will see it yourself.’ At this point I asked don Juan the unavoidable question. |
| — Я в самом деле стал вороной? Я имею в виду — для любого, кто меня увидит, я буду обычной вороной? | ‘Did I really become a crow? I mean would anyone seeing me have thought I was an ordinary crow?’ |
| — Нет. Глупо так думать, когда имеешь дело с союзными силами. Такие вопросы бессмысленны; и в то же время стать вороной — дело обычное. Почти как фокус; пользы в этом мало. Я уже говорил — дымок не для тех, кто охотится за силой. Он только для тех, кому прежде всего нужно видеть. Я научился становиться вороной, потому что из всех птиц эти самые подходящие. Их не беспокоят никакие другие птицы, кроме разве орлов, потому что они гораздо крупнее и агрессивны, когда голодны. Но вороны летают стаями и могут за себя постоять, люди не тревожат ворон, а это немалое преимущество. Любой человек заметит большого орла, особенно если тот необычного вида, или вообще любую большую и странную птицу, но кого интересуют вороны? Ворона в безопасности. Она идеальна по размеру и по самой природе. Она может безопасно проникать куда угодно, не привлекая внимания. Можно, конечно, стать еще львом или медведем, но это довольно рискованно. Такие существа слишком большие: чтобы во что-нибудь такое превратиться, требуется слишком много энергии. Можно еще стать сверчком, или ящерицей, или хоть муравьем, но это еще опаснее, поскольку большие звери охотятся за маленькими. | ‘No. You can’t think that way when dealing with the power of the allies. Such questions make no sense, and yet to become a crow is the simplest of all matters. It is almost like frolicking; it has little usefulness. As I have already told you, the smoke is not for those who seek power. It is only for those who crave to see. I learned to become a crow because these birds are the most effective of all. No other birds bother them, except perhaps larger, hungry eagles, but crows fly in groups and can defend themselves. Men don’t bother crows either, and that is an important point. Any man can distinguish a large eagle, especially an unusual eagle, or any other large, unusual bird, but who cares about a crow? A crow is safe. It is ideal in size and nature. It can go safely into any place without attracting attention. On the other hand, it is possible to become a lion or a bear, but that is rather dangerous. Such a creature is too large; it takes too much energy to become one. One can also become a cricket, or a lizard, or even an ant, but that is even more dangerous, because large animals prey on small creatures.’ |
| Я принялся спорить и сказал, что в таком случае это и означает возможность реального превращения в ворону, или в сверчка, или во что там еще. Но он твердил, что я не понимаю. | I argued that what he was saying meant that one really changed into a crow, or a cricket, or anything else. But he insisted I was misunderstanding. |
| — Чтобы научиться быть настоящей вороной, нужно много времени, — сказал он. — Ты вот, например, не изменился, и не перестал быть человеком. Необходимо кое-что еще. | ‘It takes a very long time to learn to be a proper crow,’ he said. ‘But you did not change, nor did you stop being a man. There is something else.’ |
| — Что же именно, могу я узнать?- А ты, может быть, и так уже знаешь. Вот если бы ты не трясся так над своим рассудком и над своим телом, то понял бы эту чудесную тайну. А так, похоже, тебе придется ждать до тех пор, пока в тебе исчезнет страх, который мешает понять, что я имею в виду. | ‘Can you tell me what the something else is, don Juan?’‘Perhaps by now you know it yourself. Maybe if you were not so afraid of becoming mad, or of losing your body, you would understand this marvellous secret. But perhaps you must wait until you lose your fear to understand what I mean.’ |
Книги Кастанеды — Учение дона Хуана Путь знания индейцев Яки — Глава 11