| Последняя запись в моих полевых тетрадях относится к событию, которое произошло в сентябре 1965 года. Это был последний урок дона Хуана, который я обозначил как «особое состояние необычной реальности», поскольку оно не имело отношения к ранее мною используемым растениям. Я думаю, дон Хуан вызвал его посредством искусного манипулирования намеками относительно себя самого; иными словами, его поведение было рассчитано на мое восприятие таким неуловимым образом, что создавало отчетливое и несомненное впечатление, будто в действительности это не он, а кто-то другой в его обличье. В результате я испытал глубокое психическое расстройство; я видел вроде бы дона Хуана, но что-то говорило о непонятной и жуткой подмене. Этому сопутствовал испытываемый сознанием невыносимый ужас, настолько острый, что совершенно вышиб меня из колеи; и я решил, пока не поздно, отказаться от дальнейшего обучения, и больше к нему не возвращался, хотя дон Хуан не изменил своего отношения ко мне как к ученику. В его оценке мой уход был лишь очередным этапом обучения, который может длиться неопределенное время. С тех пор, впрочем, он больше не делился со мной своим знанием. | The last event I recorded in my field notes took place in September 1965. It was the last of don Juan’s teachings. I called it ‘a special state of non-ordinary reality’ because it was not the product of any of the plants I had used before. It seemed that don Juan elicited it by means of a careful manipulation of cues about himself; that is to say, he behaved in front of me in so skilful a manner that he created the clear and sustained impression that he was not really himself, hut someone impersonating him. As a result I experienced a profound sense of conflict; I wanted to believe it was don Juan, and yet I could not be sure of it. The concomitant of the conflict was a conscious terror, so acute that it impaired my health for several weeks. Afterwards I thought it would have been wise to end my apprenticeship then. I have never been a participant since that time, yet don Juan has not ceased to consider me an apprentice. He has regarded my withdrawal only as a necessary period of recapitulation, another step of learning, which may last indefinitely. Since that time, however, he has never expounded on his knowledge. |
| Обстоятельный отчет об этом последнем опыте написан мною по истечении месяца после самого события, хотя самые важные моменты были зафиксированы в лихорадочных заметках уже на следующий день, в период сильнейшего волнения и тревоги, на смену которым пришел пик испытанного мной ужаса. | I wrote the detailed account of my last experience almost a month after it happened, although I had already written copious notes on its salient points on the following day during the hours of great emotional agitation which preceded the highest point of my terror. |
|
Пятница, 29 октября 1965 В четверг 30 сентября я приехал повидаться с доком Хуаном. Со мною продолжались наплывы состояний необычной реальности, несмотря на маниакальные усилия от них отделаться или, по совету дона Хуана, хоть как-то их обуздать. Я чувствовал себя все хуже, поскольку наплывы становились все более длительными. У меня обострился слух на самолеты. Когда они пролетали, рев двигателей против моей воли захватывал и поглощал внимание, полностью его парализуя, вплоть до того, что я буквально чувствовал, как улетаю вслед, как если бы находился внутри самолета или летел рядом. Ощущение было крайне неприятное, а более всего тревожило то, что я не могу от него избавиться. |
Friday, 29 October 1965 On Thursday 30 September 1965, I went to see don Juan. The brief, shallow states of non-ordinary reality had been persisting in spite of my deliberate attempts to end them, or slough them off as don Juan had suggested. I felt that my condition was getting worse, for the duration of such states was increasing. I became sharply aware of the noise of airplanes. The sound of their motors going overhead would unavoidably catch my attention and fix it, to the point where I felt I was following the plane as if I were inside it, or.flying with it. This sensation was very annoying. My inability to shake it off produced a deep anxiety in me. |
| Дон Хуан на этот раз очень внимательно меня выслушал и пришел к выводу, что дело серьезное — эта болезнь не что иное, как потеря души. Я сказал, что такие вот галлюцинации появились с тех самых пор, как я курю грибы, но он это отверг и сказал, что описываемые мной симптомы — что-то новенькое. Он сказал, что я и раньше боялся и воображал всякую чепуху, но сейчас я действительно околдован. Доказательство этому — то, что меня уносит гул пролетающих самолетов. Как правило, сказал он, околдованного человека, у которого утащили душу, может поймать шум ручья или реки и унести его к смерти. Затем он заставил меня описать все, что я делал до того, как появились такие галлюцинации. Я перечислил, что мог вспомнить. Исходя из моего отчета он определил место, где я потерял душу. | Don Juan, after listening attentively to all the details, concluded that I was suffering from a loss of soul. I told him I had been having these hallucinations ever since the time I had smoked the mushrooms, but he insisted that they were a new development. He said that earlier I had been afraid, and had just ‘dreamed nonsensical things’, but that now I was truly bewitched. The proof was that the noise of the flying airplanes could carry me away. Ordinarily, he said, the noise of a brook or a river can trap a bewitched man who has lost his soul and carry him away to his death. He then asked me to describe all my activities during the time prior to experiencing the hallucinations. I listed all the activities I could remember. And from my account he deduced the place where I had lost my soul. |
| Я видел, что его все это сильно заинтересовало — что вообще крайне для него необычно. Разумеется, я еще больше встревожился. Он сказал, что пока не может точно определить, кто поймал мою душу, но кто бы это ни был, цель, вне всякого сомнения, меня убить или по крайней мере навести порчу. Затем он детально проинструктировал меня на предмет «боевой формы» — особой стойки, которую следует принимать и оставаться в ней, пока я нахожусь на своем благоприятном пятне. Эту стойку, которую он назвал формой для битвы, я должен был удерживать во что бы то ни стало. | Don Juan seemed to be overly preoccupied, a state that was quite unusual for him. This naturally increased my apprehension. He said he had no definite idea as to who had trapped my soul, but whoever it was intended without doubt to kill me or make me very ill. Then he gave me precise instructions about a ‘fighting form’, a specific bodily position to be maintained while I remained on my beneficial spot. I had to maintain this posture he called a form [una forma para pelear]. |
| Я спросил, для чего все это и с кем мне придется воевать. Он ответил, что отправляется на поиски того, кто взял мою душу, и посмотрит, нельзя ли ее вернуть обратно: я же должен до его возвращения оставаться на своем пятне. Боевая форма, сказал он, это собственно предосторожность на тот случай, если со мной во время его отсутствия что-нибудь приключится. Используется она как защита во время атаки. Для этого нужно ударять голенью о ляжку правой ноги, топая левой на манер танца, которым я должен лицом к лицу встречать атакующего. | I asked him what all that was for, and whom I was going to fight. He replied that he was going away to see who had taken my soul, and to find out if it was possible to get it back. In the meantime, I was supposed to stay on my spot until his return. The fighting form was actually a precaution, he said, in case something happened during his absence, and it had to be used if I was attacked. It consisted of clapping the calf and thigh of my right leg and stomping my left foot in a kind of dance I had to do while facing the attacker. |
| Он предупредил, что эту форму следует принимать лишь в самые критические моменты; в остальное время, пока нет видимой опасности, я должен просто сидеть скрестив ноги на своем пятне. В случае же крайней угрозы, сказал он, остается прибегнуть к последнему средству защиты: чем-нибудь швырнуть во врага. Обычно, сказал он, швыряют предмет силы, но поскольку у меня ничего такого нет, придется использовать любой небольшой камень, который уляжется в правую ладонь так, чтобы его обхватил большой палец. Он сказал, что это средство используется лишь перед явной и несомненной угрозой смерти. Швырнуть предмет необходимо в сопровождении боевого крика — такого крика, который направит предмет прямо в цель. Он особенно подчеркнул, что с этим криком я должен быть не только предельно решителен, но и предельно бережлив, чтобы он не пропал вхолостую, потому что пользоваться им следует лишь «в условиях крайней серьезности». | He warned me that the form had to be adopted only in moments of extreme crisis, but so long as there was no danger in sight I should simply sit cross-legged on my spot. Under circumstances of extreme danger, however, he said I could resort to one last means of defence — hurling an object at the enemy. He told me that ordinarily one hurls a power object, but since I did not possess any I was forced to use any small rock that would fit into the palm of my right hand, a rock I could hold by pressing it against my palm with my thumb. He said that such a technique should be used only if one was indisputably in danger of losing one’s life. The hurling of the object had to be accompanied by a war cry, a yell that had the property of directing the object to its mark. He emphatically recommended that I be careful and deliberate about the outcry and not use it at random, but only under ‘severe conditions of seriousness’. |
| Я спросил, что это значит — «условия крайней серьезности». Он сказал, что издаваемый боевой крик — нечто такое, что остается с человеком на всю жизнь, поэтому тут с самого начала нельзя ошибиться: единственная же возможность избежать ошибки — обуздание естественного страха и нерешительности, пока не будешь абсолютно наполнен силой. Только тогда крик вырвется в нужном направлении и с должной силой. Вот что такое, сказал он, условия крайней серьезности, которая необходима для того, чтобы издать крик. | I asked what he meant by ‘severe conditions of seriousness’. He said that the outcry or war cry was something that remained with a man for the duration of his life; thus it had to be good from the very beginning. And the only way to start it correctly was by holding back one’s natural fear and haste until one was absolutely filled with power, and then the yell would burst out with direction and power. He said these were the conditions of seriousness needed to launch the yell. |
| Я попросил объяснить, в чем будет выражаться сила, которая, как он говорит, должна наполнить меня перед криком. Такая сила, сказал он, это то, что ринется в тело из земли, на которой стоишь: точнее говоря, это тот род силы, который исходит из благоприятного пятна. Вот она-то и производит боевой крик, и от умения управлять ею зависит его совершенство. | I asked him to explain about the power that was supposed to fill one before the outcry. He said that was something that ran through the body coming from the ground where one stood; it was a kind of power that emanated from the beneficial spot, to be exact. It was a force that pushed the yell out. If such a force was properly managed, the battle cry would be perfect. |
| Я вновь спросил — неужели он так уверен, что со мной что-нибудь случится. Он ответил, что ничего не может сказать определенного, но предостерегает со всей серьезностью, чтобы я под страхом смерти не покидал своего места, пока будет хоть малейшая опасность, потому что оно — моя единственная защита против всего, что бы ни случилось. | I asked him again if he thought something was going to happen to me. He said he knew nothing about it and admonished me dramatically to stay glued to my spot for as long as it was necessary, because that was the only protection I had against anything that might happen. |
|
Я почувствовал, что в меня закрадывается страх, и попросил дать более подробные объяснения. Он подчеркнул, что может сказать только, чтобы я не сходил с места ни при каких обстоятельствах. Я не должен уходить в дом или в кусты, а самое главное — я не должен издавать ни единого звука, не проронить ни слова, даже ему. Если, сказал он, будет очень уж страшно — можно петь свои песни Мескалито, и под конец добавил, что я уже знаю обо всех этих вещах достаточно, чтобы мне напоминать, как ребенку, насколько важно все исполнять в точности и ни в коем случае не ошибиться. |
I began to feel frightened; I begged him to be more specific. He said all he knew was that I should not move under any circumstances; I was not to go into the house or into the bush. Above all, he said, I should not utter a single word, not even to him. He said I could sing my Mescalito songs if I became too frightened, and then he added that I knew already too much about these matters to have to be warned like a child about the importance of doing everything correctly. |
| Его предостережения лишь усилили мою тревогу. Теперь я не сомневался, что он ждет какой-то беды. Я спросил, почему он советует петь песни Мескалито и что же, по его мнению, может меня так напугать. Он лишь рассмеялся и сказал, что я могу испугаться одиночества. Затем вошел в дом и закрыл дверь. | His admonitions produced a state of profound anguish in me. I was sure he was expecting something to happen. I asked him why he recommended that I sing the Mescalito songs, and what he believed was going to frighten me. He laughed and said I might become afraid of being alone. He walked into the house and closed the door behind him. |
| Я взглянул на часы: семь вечера. Долгое время я сидел без движения. В доме стояла мертвая тишина. Дул ветер, а так все было спокойно. Я подумал, не сбегать ли к машине, чтобы принести сюда ветровое стекло, но я не смел нарушить указания дона Хуана. Спать не хотелось, но я чувствовал усталость; холодный ветер не давал покоя. | I looked at my watch. It was 7:00 p.m. I sat quietly for a long time. There were no sounds coming from don Juan’s room. Everything was quiet. It was windy. I thought of making a dash for my car to get my wind— breaker, but I did not dare to go against don Juan’s advice. I was not sleepy, but tired; the cold wind made it impossible for me to rest. |
| Часа через четыре я услышал шаги дона Хуана вокруг дома. Я подумал, что он, наверно, вышел через заднюю дверь в кусты помочиться. Затем он громко позвал меня:- Эй, парень! Парень, иди-ка сюда! | Four hours later I heard don Juan walking around the house. I thought he might have left through the back to urinate in the bushes. Then he called me loudly.‘Hey boy! Hey boy! I need you here,’ he said. |
| Я едва не вскочил, чтобы побежать к нему. Голос был его, но не его интонации и не его обычные слова. Дон Хуан никогда не называл меня «парень». Поэтому я остался на месте. По спине пробежал мороз.Он вновь принялся кричать, используя те же выражения или вроде того. |
I nearly got up to go to him. It was his voice, but not his tone, or his usual words. Don Juan had never called me ‘Hey boy!’ So I stayed where I was. A chill went up my back. He began to yell again using the same, or a similar, phrase. |
| Я услышал, как он обходит дом. Споткнувшись о поленницу, точно не зная, что она там, он вышел на веранду и уселся возле двери спиной к стене. Он казался более грузным, чем обычно. Движения не были медленными или неуклюжими, просто более тяжелыми. Вместо того, чтобы легко и проворно, как всегда, сесть на пол, он на него просто плюхнулся. Кроме того, место было не его, а дон Хуан никогда и ни при каких обстоятельствах не садился ни на какое другое. | I heard him walking around the back of his house. He stumbled on a woodpile as if he did not know it was there. Then he came to the porch and sat next to the door with his back against the wall. He seemed heavier than usual. His movements were not slow or clumsy, just heavier. He plunked down on the floor, instead of sliding nimbly as he usually did. Besides, that was not his spot, and don Juan would never under any circumstances sit anywhere else. |
| Тут он вновь заговорил со мной. Он спросил, почему я не пришел, когда он звал меня. Говорил он очень громко. Я боялся на него смотреть, и все же что-то подталкивало следить за ним. Он начал медленно раскачиваться со стороны в сторону. Я изменил свое положение, приняв боевую форму, которой он меня научил, и повернулся к нему лицом. Мускулы свело от странного напряжения. Не знаю, что подсказало мне принять боевую форму, — может быть, я был просто уверен, что дон Хуан старается нарочно меня напугать, создавая впечатление, что человек, которого я вижу, на самом деле не он. Впечатление было такое, что он очень тщательно дозирует в своем поведении какие-то странности, чтобы сбить меня с толку и напугать. Я почувствовал страх, но одернул себя — ведь я пока что способен к самоконтролю и критической оценке происходящего. | Then he talked to me again. He asked me why I refused to come when he needed me. He talked loudly. I did not want to look at him, and yet I had a compulsive urge to watch him. He began to swing slightly from side to side. I changed my position, adopted the fighting form he had taught me, and turned to face him. My muscles were stiff and strangely tense. I do not know what prompted me to adopt the fighting form, but perhaps it was because I believed don Juan was deliberately trying to scare me by creating the impression that the person I saw was not really himself. I felt he was very careful about doing the unaccustomed in order to establish doubt in my mind. I was afraid, but still I felt I was above it all, because I was actually taking stock of and analysing the entire sequence. |
|
В этот момент дон Хуан поднялся. Его движения были совершенно чужими. Он протянул перед собой руки и, нагнувшись, оттолкнулся от пола; затем выпрямился, ухватившись за дверной косяк. Я поразился, до чего хорошо успел изучить все его движения и какое ужасное чувство он вызывал, представляясь доном Хуаном с чужими движениями. Он сделал ко мне пару шагов, держась руками за поясницу, как будто выпрямиться окончательно ему не давала боль в спине. Он пыхтел и отдувался, словно у него насморк. Он сказал, что забирает меня с собой, и велел подниматься и следовать за ним. Он пошел к западной половине дома. Я повернулся на месте, чтобы оставаться к нему лицом. Он обернулся. Я не тронулся со своего места. Я к нему точно прирос. Он заревел: |
At that point don Juan got up. His motions were utterly unfamiliar. He brought his arms in front of his body, and pushed himself up, lifting his backside first; then he grabbed the door and straightened out the top part of his body. I was amazed about how deeply familiar I was with his movements, and what an awesome feeling he had created by letting me see a don Juan who did not move like don Juan. He took a couple of steps towards me. He held the lower part of his back with both hands as if he were trying to straighten up, or as if he were in pain. He whined and puffed. His nose seemed to be stuffed up. He said he was going to take me with him, and ordered me to get up and follow him. He walked towards the west side of the house. I shifted my position to face him. He turned to me. I did not move from my spot; I was glued to it. He bellowed, |
|
— Эй, парень, я кому сказал? Ты идешь со мной! Не пойдешь — силком потащу! Он направился ко мне. Я начал колотить голенью о ляжку и быстро пританцовывать. Он подошел к краю веранды почти вплотную ко мне, едва меня не коснувшись. В неистовом страхе я приготовился к метательной позиции, но он изменил направление и пошел к кустам слева. На мгновение, когда он уже уходил, он вдруг повернулся, но я оставался лицом к нему. Он скрылся из виду. Какое-то время я еще сохранял боевую позицию, но поскольку его больше не было видно, вновь уселся, скрестив ноги и опираясь на валун. Теперь было действительно страшно. Я хотел убежать, но мысль об этом путала еще больше. Я знал, что если он схватит меня по дороге к машине, все пропало. Я начал распевать свои пейотные песни, но каким-то образом чувствовал, что здесь это бесполезно. Песни, впрочем действовали успокаивающе, и я немного пришел в себя. Я пел их без конца. |
‘Hey boy! I told you to come with me. If you don’t come I’ll drag you!’ He walked towards me. I began beating my calf and thigh, and dancing fast. He got to the edge of the porch in front of me and nearly touched me. Frantically I prepared my body to adopt the hurling position, but he changed directions and moved away from me, towards the bushes to my left. At one moment, as he was walking away, he turned suddenly, but I was facing him. He went out of sight. I retained the fighting posture for a while longer, but as I did not see him any more I sat cross-legged again with my back to the rock. By then I was really frightened. I wanted to ran away, yet that thought terrified me even more. I felt I would have been completely at his mercy if he had caught me on the way to my car. I began to sing the peyote songs I knew. But somehow I felt they were impotent there. They served only as a pacifier, yet they soothed me. I sang them over and over. |
| Около 2:45 ночи в доме раздался шум. Я тотчас изменил положение. Дверь распахнулась, и вывалился дон Хуан. Он хватал ртом воздух и держался за горло. Он упал передо мной на колени и застонал. Он сорванным фальцетом попросил меня подойти к нему и помочь. Затем он вновь заревел, требуя, чтобы я подошел. В горле у него хрипело. Он умолял меня подойти и помочь ему, потому что его что-то душит. Он полз на четвереньках, пока не оказался едва не в четырех от меня футах. Он протянул ко мне руки и прохрипел. «Подойди же!» Затем он поднялся протянутыми ко мне руками. Я увидел, что сейчас он меня схватит. Я подпрыгнул и заколотил голенью о ляжку. Я был вне себя от страха. | About 2:45 a.m. I heard a noise inside the house. I immediately changed my position. The door was flung open and don Juan stumbled out. He was gasping and holding his throat. He knelt in front of me and moaned. He asked me in a high, whining voice to come and help him. Then he bellowed again and ordered me to come. He made gargling sounds. He pleaded with me to come and help him because something was choking him. He crawled on his hands and knees until he was perhaps four feet away. He extended his hands to me. He said, ‘Come here!’ Then he got up. His arms were extended towards me. He seemed ready to grab me. I stomped my foot on the ground and clapped my calf and thigh. I was beside myself with fear. |
|
Он остановился и пошел к углу дома и оттуда в кусты. Я повернулся, чтобы оставаться лицом к нему. Затем я вновь уселся. Было уже не до песен. Казалось, из меня ушли все силы. Все тело болело. Мускулы одеревенели от напряжения. В голове был полный хаос. Я не знал, сердиться ли на дона Хуана и вообще как быть. Я прикидывал, не броситься ли на него, но чутье подсказывало, что он растопчет меня как букашку. Хотелось разреветься. От мысли, что дон Хуан намерен без конца меня пугать, к горлу подступали рыдания. Я терялся в догадках, к чему эта ужасная игра, этот нелепый розыгрыш. Его имитирующие чужака движения были столь искусны, что я был в полном замешательстве. Это было не так, как если бы он подражал женским движениям, но так, как если бы женщина пыталась двигаться как дон Хуан. Впечатление было такое, что она усердно старается ходить и двигаться с точностью дона Хуана, но ее движениям недоставало его упругости, она была слишком грузной. Кто бы это ни был передо мной, он создавал впечатление, как будто грузная женщина помоложе пытается имитировать скупые движения еще полного сил старика. Эти мысли окончательно повергли меня в панику. Совсем рядом громко запел сверчок. Я машинально отметил богатство его тонов — совсем как баритон. Звук начал стихать и удаляться. Вдруг я вздрогнул всем телом и принял боевую позицию в направлении, откуда только что доносился голос сверчка. Звук уносил меня с собой; он уже почти захватил меня, прежде чем я понял, что он только похож на песню сверчка. Звук вновь приблизился и стал ужасно громким. Я начал петь во весь голос свою пейотную песню. Сверчок вдруг умолк. Я сразу уселся, но продолжал петь. Спустя мгновение я увидел фигуру человека, бегущего ко мне со стороны, противоположной той, откуда только что пел сверчок. Я хлопнул себя по бедру и отчаянно затопал. Фигура в мгновение ока пронеслась мимо, почти коснувшись меня. Это было что-то вроде собаки. Я ощутил такой дикий страх, что онемел. Не помню, что я тогда думал или чувствовал. |
He stopped and walked to the side of the house and into the bushes. I shifted my position to face him. Then I sat down again. I did not want to sing any more. My energy seemed to be waning. My entire body ached; all my muscles were stiff and painfully contracted. I did not know what to think. I could not make up my mind whether to be angry at don Juan or not. I thought of jumping him, but somehow I knew he would have cut me down, like a bug. I really wanted to cry. I experienced a profound despair; the thought that don Juan was going all the way out to frighten me made me feel like weeping. I was incapable of finding a reason for his tremendous display of histrionics; his movements were so artful that I became confused. It was not as if he was trying to move like a woman; it was as if a woman was trying to move like don Juan. I had the impression that she was really trying to walk and move with don Juan’s deliberation, but was too heavy and did not have the nimbleness of don Juan. Whoever it was in front of me created the impression of being a younger, heavy woman trying to imitate the slow movements of an agile old man. ‘These thoughts threw me into a state of panic. A cricket began to call loudly, very close to me. I noticed the richness of its tone; I fancied it to have a baritone voice. The call started to fade away. Suddenly my whole body jerked. I assumed the fighting position again and faced the direction from which the cricket’s call had come. The sound was taking me away; it had begun to trap me before I realized it was only cricket-like. The sound got closer again. It became terribly loud. I started to sing my peyote songs louder and louder. Suddenly the cricket stopped. I immediately sat down, but kept on singing. A moment later I saw the shape of a man running towards me from the direction opposite to that of the cricket’s call. I clapped my hands on my thigh and calf and stomped vigorously, frantically. The shape went by very fast, almost touching me. It looked like a dog. I experienced so dreadful a fear that I was numb. I cannot recollect anything else I felt or thought. |
| Под утро, когда выпала роса, мне стало немного лучше. Что бы это ни было, похоже, все закончилось. Было без десяти шесть, когда дверь неслышно открылась, и вышел дон Хуан. Он потянулся, зевнул и посмотрел на меня. Он сделал ко мне пару шагов, все так же зевая. Я увидел его глаза, глядящие из-под полуприкрытых век. Я вскочил. Я знал одно — передо мной кто угодно, но не дон Хуан. | The morning dew was refreshing. I felt better. Whatever the phenomenon was, it seemed to have withdrawn. It was 5:48 a.m. when don Juan opened the door quietly and came out. He stretched his arms, yawning, and glanced at me. He took two steps towards me, prolonging his yawning. I saw his eyes looking through half-closed eyelids. I jumped up; I knew then that whoever, or whatever, was in front of me was not don Juan. |
| Правой рукой я схватил с земли подвернувшийся небольшой камень с острыми краями, даже не взглянув на него, я просто схватил и стиснул его в ладони. Я принял ту стойку, которой меня научил дон Хуан. Я почувствовал, как в считанные секунды меня пронизала странная мощь. Тут я издал вопль и швырнул в него камень. Крик, по-моему, получился просто замечательный. В тот момент мне не было дела, жив я или мертв, я чувствовал только устрашающую силу крика. Он был длинный и пронзительный, и, собственно, это он поразил цель. Фигура передо мной дрогнула, издала сдавленный возглас и, шатаясь, метнулась от дома в кусты. | I took a small, sharp-edged rock from the ground. It was next to my right hand. I did not look at it; I just held it by pressing it with my thumb against my extended fingers. I adopted the form don Juan had taught me. I felt a strange vigour filling me, in a matter of seconds. Then I yelled and hurled the rock at him. I thought it was a magnificent outcry. At that moment I did not care whether I lived or died. I felt the cry was awesome in its potency. It was piercing and prolonged, and it actually directed my aim. The figure in front wobbled and shrieked and staggered to the side of the house and into the bushes again. |
| Потребовалось несколько часов, чтобы я как-то успокоился. Я продолжал топтаться на том же месте. Мне не хватало воздуха, и дышать приходилось через рот.В одиннадцать утра вновь вышел дон Хуан. Я подскочил, но его движения могли принадлежать только дону Хуану. Он подошел к своему месту и уселся своим манером в сталь хорошо мне знакомую позу. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я подошел к нему: вся моя обида исчезла, и я поцеловал ему руку. Откуда-то я знал, что это не он проделывал все эти ужасные штуки, а кто-то в его обличье хотел нанести мне серьезный вред или убить меня. | It took me hours to calm down. I could not sit any more; I kept on trotting on the same place. I had to breathe through my mouth to take in enough air.At 11:00 a.m. don Juan came out again. I was going to jump up, but the movements were his. He went directly to his spot and sat down in his usual familiar way. He looked at me and smiled. He was don Juan! I went to him, and instead of being angry, I kissed his hand. I really believed then that he had not acted to create a dramatic effect, but that someone had impersonated him to cause me harm or to kill me. |
| Он начал разговор с изложения цепи умозаключений, которыми пользовался, чтобы установить личность женщины, которая, судя по всему, охотилась за моей душой. Затем дон Хуан велел подробно пересказать все, что я пережил.Пока я, стараясь ничего не упустить, рассказывал все, что было, он посмеивался, точно слушал что-то очень забавное. Когда я закончил, он сказал: | The conversation began with speculations about the identity of a female person who had allegedly taken my soul. Then don Juan asked me to tell him about every detail of my experience.I narrated the whole sequence of events in a very deliberate manner. He laughed all the way, as if it were a joke. When I had finished he said, |
|
— Ну, молодец. Ты выиграл битву за свою душу. Но дело оказалось серьезней, чем я предполагал. Этой ночью твоя жизнь не стоила и гроша. Большая удача, что ты успел чему-то научиться. Если бы у тебя не было хоть какого-то практического опыта, то сейчас ты был бы уже мертв, потому что кто бы ни был тот, кого ты видел этой ночью, он намеревался с тобой покончить. — Но как возможно, дон Хуан, чтобы эта женщина смогла принять твое обличье? — Очень просто. Она диаблеро, и у нее есть хороший помощник с той стороны. Но перевоплощение было не слишком мастерским, и ты разгадал ее уловку. — Помощник с той стороны — это то же самое, что союзник? — Нет, помощник — это помощь диаблеро. Помощник — это дух, который живет на той стороне мира и помогает диаблеро вызывать болезнь или боль. Он помогает убивать. |
‘You did fine. You won the battle for your soul. But this matter is more serious than I thought. Your life wasn’t worth two hoots last night. It is fortunate you learned something in the past. Had you not had a little training you would be dead by now, because whoever you saw last night meant to finish you off.’ ‘How is it possible, don Juan, that she could take your form?’ ‘Very simple. She is a diablera and has a good helper on the other side. But she was not too good in assuming my likeness, and you caught on to her trick.’ ‘Is a helper on the other side the same as an ally?’ ‘No, a helper is the aid of a diablero. A helper is a spirit that lives on the other side of the world and helps a diablero to cause sickness and pain. It helps him to kill.’ |
|
— А может ли диаблеро иметь еще и союзника?- Только диаблеро и имеют союзника, но для того, чтобы приручить союзника, диаблеро нужно вначале заполучить помощника, который бы ему помогал. — А что эта женщина, которая перевоплотилась в тебя, дон Хуан? У нее только помощник, а союзника нет? Я не знаю, есть ли у нее союзник. Некоторым людям не нравится сила союзника, и они предпочитают помощника. Приручить союзника — работа трудная. Куда легче достать себе помощника с той стороны. — А вот я, как по-твоему, могу получить помощника? |
‘Can a diablero also have an ally, don Juan?’‘It is the diableros who have the allies, but before a diablero can tame an ally, he usually has a helper to aid him in his tasks.’ ‘How about the woman who took your form, don Juan? Does she have only a helper and not an ally?’ ‘I don’t know whether she has an ally or not. Some people do not like the power of an ally and prefer a helper. To tame an ally is hard work. It is easier to get a helper on the other side.’ ‘Do you think / could get a helper?’ |
| — Чтобы это узнать, ты должен еще многому научиться. Мы опять у самого начала. Почти как в первый день, когда ты появился и попросил меня рассказать о Мескалито, не понимая, о чем просишь. Та, другая сторона — это мир диаблеро. Думаю, лучше будет рассказать тебе свои собственные впечатления — так же, как это делал мой бенефактор. Он был диаблеро и воин; его жизнь была под знаком силы и насилия мира. Но я чужд и того, и другого — такова уж моя натура. Ты видел мой мир с самого начала. Поэтому, чтобы показать тебе мир моего бенефактора, я могу лишь подвести тебя к двери, а там решай сам. Тебе придется учиться на свой страх и риск. Нужно вообще признать, что я сделал ошибку. Намного лучше, как я сейчас вижу. Начинать путь так, как это делал я, — самостоятельно. Тогда легче понять, как проста и вместе с тем как глубока разница. Диаблеро — это диаблеро, а воин — это воин. Человек, впрочем, может быть и тем, и другим: такие встречаются. Но тот, кто лишь проходит по пути жизни, тот действительно является всем. Сегодня я не воин и не диаблеро. Для меня существует только путь, которым я странствую, — любой путь, который имеет сердце или может иметь сердце. Тогда я следую ему, и единственный достойный вызов — пройти его до последней пяди. И я странствую и гляжу без конца, бездыханный. | ‘To know that, you have to learn much more. We are again at the beginning, almost as on the first day you came over and asked me to tell you about Mescalito, and I could not because you would not have understood. That other side is the world of diableros. I think it would be best to tell you my own feelings in the same way my benefactor told me his. He was a diablero and a warrior; his life was inclined towards the force and the violence of the world. But I am neither of them. That is my nature. You have seen my world from the start. As to showing you the world of my benefactor, I can only put you at the door, and you will have to decide for yourself; you will have to learn about it by your effort alone. I must admit now that I made a mistake. It is much better, I see now, to start the way I did, myself. Then it is easier to realize how simple and yet how profound the difference is. A diablero is a diablero, and a warrior is a warrior. Or a man can be both. There are enough people who are both. But a man who only traverses the paths of life is everything. Today I am neither a warrior nor a diablero. For me there is only the travelling on the paths that have a heart, on any path that may have a heart. There I travel, and the only worthwhile challenge for me is to traverse its full length. And there I travel — looking, looking, breathlessly.’ |
| Он умолк. В его лице появилось особое выражение; он стал как-то необычайно серьезен. Я не знал, что еще спросить или сказать. Он вновь заговорил: | He paused. His face revealed a peculiar mood; he seemed to be unusually serious. I did not know what to ask or to say. He proceeded: |
| — Особая часть учения — как добраться до трещины между мирами и как войти в другой мир. Существует трещина между двумя мирами: миром диаблеро и миром живых. Есть место, где оба мира пересекаются. Вот там трещина. Она открывается и закрывается, как дверь на ветру. Чтобы туда попасть, человек должен развить и испытать свою волю, т.е. это должно стать его неодолимой и всепоглощающей страстью. Но делать это он должен без чьей-либо помощи — силы или человека. Человек должен самостоятельно все взвешивать и стремиться к тому мгновению, когда его тело будет готово испытать путешествие. Этот момент дает знать о себе беспрерывным содроганием всего тела и сильной рвотой. Обычно человек не может ни спать, ни есть и вконец ослабевает. Если судороги не прекращаются, человек готов к путешествию, и прямо перед его глазами открывается трещина между мирами, подобная громадной двери, трещина сверху донизу. Когда трещина открывается, нужно сквозь нее проникнуть. На другой стороне границы трудно видеть. Ветер такой, как в песчаную бурю. Кругом носятся смерчи. Попав туда, человек должен идти в любом направлении. Коротким или длинным будет путешествие — зависит только от его силы воли. У того, у кого сильная воля, путешествие короткое; у человека слабого и нерешительного — долгое и опасное. Кончается путешествие у своеобразного плато. Его легко узнать по некоторым признакам. Это плоская возвышенность. Один из признаков — это ветер, который здесь особенно яростный, удары ветра сбивают с ног, и все тонет в его реве. Наверху этого плато есть вход в другой мир, и там протянута шкура, разделяющая миры; мертвые проходят сквозь нее без звука, а мы должны разорвать ее криком. Тот дикий ветер, который дует на плато, время от времени крепчает, и когда он наберет достаточно силы, человек должен издать крик, и ветер протолкнет его сквозь шкуру. Справиться с этим ветром можно только обладая той же несгибаемой волей — только ей подчинится ветер. Все, что нужно, — это небольшой толчок, а не чтобы пронесло на самый край того света. | ‘The particular thing to learn is how to get to the crack between the worlds and how to enter the other world. There is a crack between the two worlds, the world of the diableros and the world of living men. There is a place where the two worlds overlap. The crack is there. It opens and closes like a door in the wind. To get there a man must exercise his will. He must, I should say, develop an indomitable desire for it, a single-minded dedication. But he must do it without the help of any power or any man. The man by himself must ponder and wish up to a moment in which his body is ready to undergo the journey. That moment is announced by prolonged shaking of the limbs and violent vomiting. The man usually cannot sleep or eat, and wanes away. When the convulsions do not stop the man is ready to go, and the crack between the worlds appears right in front of his eyes, like a monumental door, a crack that goes up and down. When the crack opens the man has to slide through it. It is hard to see on the other side of the boundary. It is windy, like a sandstorm. The wind whirls around. The man then must walk in any direction. It will be a short or a long journey, depending on his willpower. A strong-willed man journeys shortly. An undecided, weak man journeys long and precariously. After this journey the man arrives at a sort of plateau. It is possible to distinguish some of its features clearly. It is a plane above the ground. It is possible to recognize it by the wind, which there becomes even more violent, whipping, roaring all around. On top of that plateau is the entrance to that other world. And there stands a skin that separates the two worlds; dead men go through it without a noise, but we have to break it with an outcry. The wind gathers strength, the same unruly wind that blows on the plateau. When the wind has gathered enough force, the man has to yell and the wind will push him through. Here his will has to be inflexible, too, so that he can fight the wind. All he needs is a gentle shove; he does not need to be blown to the ends of the other world. |
| Оказавшись на той стороне, нужно побродить вокруг. Большая удача — найти помощника сразу же, не слишком далеко от входа. Его нужно попросить о помощи. Человек должен своими собственными словами попросить помощника научить его и сделать из него диаблеро. Если помощник согласится, он убивает человека на месте и, когда тот мертв, учит его. Когда ты сам проделаешь такое путешествие, то, если повезет, можешь найти себе в помощники великого диаблеро, который убьет тебя и обучит. Но, как правило, все же попадаются более мелкие брухо, которые могут обучить очень немногому. Однако ни у тебя, ни у них нет силы отказаться. Лучше всего найти в помощники мужскую особь, а то как бы не стать жертвой диаблеро, которая заставит тебя невероятно страдать. Женщины всегда таковы. Но тут уж как повезет, разве что у человека сам бенефактор великий диаблеро, у которого в другом мире много помощников. Тогда он так направит ученика, что тот встретится с тем помощником, который требуется. Таким был мой бенефактор. Он меня так направил, что я встретился как раз с его собственным духом-помощником. После возвращения ты уже будешь другим. Ты будешь обречен то и дело отправляться туда на встречу с помощником, и будешь забредать все дальше от входа, пока наконец когда-нибудь не зайдешь слишком далеко и не сможешь вернуться. Иногда диаблеро может схватить чью-нибудь душу и забросить ее через вход, а там оставить в плену у своего помощника до тех пор, пока тот не вытащит из нее последние остатки воли. Но бывает, как, например, с тобой, что душа принадлежит человеку с сильной волей, и тогда диаблеро будет держать ее у себя в мешке, потому что ее не так легко куда-нибудь запроторить. В таких случаях, вот как в твоем, все решает битва — битва, в которой диаблеро либо все выигрывает, либо все теряет. На этот раз та, с которой ты сражался, потерпела поражение и вынуждена отпустить твою душу. Если бы она победила, то отдала бы ее своему помощнику, а там ты бы потихоньку растворился и угас, и с концами. | Once on the other side, the man will have to wander around. His good fortune would be to find a helper nearby — not too far from the entrance. The man has to ask him for help. In his own words he has to ask the helper to teach him and make him a diablero. When the helper agrees, he kills the man on the spot, and while he is dead he teaches him. When you make the trip yourself, depending on your luck, you may find a great diablero in the helper who will kill you and teach you. Most of the time, though, one encounters lesser brujos who have very little to teach. But neither you nor they have the power to refuse. The best instance is to find a male helper lest one become the prey of a diablera, who will make one suffer in an unbelievable manner. Women are always like that. But that depends on luck alone, unless one’s benefactor is a great diablero himself, in which event he will have many helpers in the other world, and can direct one to see a particular helper. My benefactor was such a man. He directed me to encounter his spirit helper. After your return, you will not be the same man. You are committed to come back to see your helper often. And you are committed to wander farther and farther from the entrance, until finally one day you will go too far and will not be able to return. Sometimes a diablero may catch a soul and push it through the entrance and leave it in the custody of his helper until he robs the person of all his willpower. In other cases, like yours for instance, the soul belongs to a strong-willed person, and the diablero may keep it inside his pouch, because it is too hard to carry otherwise. In such instances, as in yours, a fight may resolve the problem — a fight in which the diablero either wins all, or loses all. This time she lost the combat and had to release your soul. Had she won she would have taken it to her helper, for keeps.’ |
|
— Но как же я победил? — Ты не сдвинулся с места. Если бы ты сдвинулся хоть на дюйм, то был бы уничтожен. Она поступила умно, выбрав для удара как раз тот момент, когда я отсутствовал, и все проделала как следует, но проиграла потому, что не учла твою собственную натуру, которая склонна к насилию, а также потому, что ты не сдвинулся со своего места, на котором ты неуязвим. — А если бы я сдвинулся, то был бы убит? — Она поразила бы тебя как молния. Но самое главное твоя душа была бы в ее полной власти, и ты бы потихоньку испарился. — А что теперь, дон Хуан? — Да ничего. Ты отвоевал свою душу. Это была хорошая битва. Прошлой ночью ты многому научился. |
‘But how did I win?’ ‘You did not move from your spot. Had you moved one inch away you would have been demolished. She chose the moment I was away as the best time to strike, and she did it well. She failed because she did not count on your own nature, which is violent, and also because you did not budge from the spot on which you are invincible.’ ‘How would she have killed me if I had moved?’ ‘She would have hit you like a thunderbolt. But above all she would have kept your soul and you would have wasted away.’ ‘What is going to happen now, don Juan?’ ‘Nothing. You won your soul back. It was a good battle. You learned many things last night.’ |
| После этого мы принялись искать камень, который я швырнул. Дон Хуан сказал, что если мы его найдем, то можем быть совершенно уверены, что делу конец. Искали мы почти три часа. Я чувствовал, что узнаю его из всех камней, но мы так ничего и не нашли. | Afterwards we began to look for the stone I had hurled. He said if we could find it we could be absolutely sure the affair had ended. We looked for nearly three hours. I had the feeling I would recognize it. But I could not. |
| К вечеру дон Хуан повел меня в горы неподалеку. Там он дал мне обширные и подробные указания насчет особых боевых методов и процедур. Заучивая все эти предписания, я вдруг обнаружил, что один. Задыхаясь, я взбежал по склону. Я обливался потом, но стучал зубами от холода. Я звал дона Хуана, но он не откликался, и меня охватили самые мрачные предчувствия. Я услышал шорох в зарослях, словно кто-то сюда крался. Я напряг слух — шорох прекратился. Затем он послышался вновь — ближе и громче. В этот момент мне пришло в голову, что вновь повторятся ужасы минувшей ночи. Моментально мой страх вырос до бесконечности. Шум в кустарнике стал ближе, и силы оставили меня. Я хотел завизжать или зарыдать, удрать или упасть в обморок. Ноги подкосились, и я с воем повалился на землю. Я даже не мог закрыть глаза. Потом я помню только, как дон Хуан развел костер и растирал мне руки и ноги, сведенные судорогой. | That same day in the early evening don Juan took me into the hills around his house. There he gave me long and detailed instructions on specific fighting procedures. At one moment in the course of repeating certain prescribed steps I found myself alone. I had run up a slope and was out of breath. I was perspiring freely, and yet I was cold. I called don Juan several times, but he did not answer, and I began to experience a strange apprehension. I heard a rustling in the underbrush as if someone was coming towards me. I listened attentively, but the noise stopped. Then it came again, louder and closer. At that moment it occurred to me that the events of the preceding night were going to be repeated. In a matter of a few seconds my fear grew out of all proportion. The rustle in the underbrush got closer, and my strength waned. I wanted to scream or weep, run away or faint. My knees sagged; I fell to the ground, whining. I could not even close my eyes. After that, I remember only that don Juan made a fire and rubbed the contracted muscles of my arms and legs. |
|
Мне было невероятно плохо в течение нескольких часов. После дон Хуан объяснил, что моя неадекватная реакция — явление вполне обычное. Я сказал, что не могу себе логически уяснить причину моей паники, и он заметил, что это не был страх смерти, а скорее страх потерять свою душу страх обычный для людей, у которых отсутствует непреклонная устремленность. Это переживание было последним в моем обучении. С тех пор я начал избегать его. И хотя дон Хуан не изменил своего ко мне отношения как к ученику, сам я считаю себя побежденным первым врагом человека знания. |
I remained in a state of profound distress for several hours. Afterwards don Juan explained my disproportionate reaction as a common occurrence. I said I could not figure out logically what had caused my panic, and he replied that it was not the fear of dying, but rather the fear of losing my soul, a fear common among men who do not have unbending intent. That experience was the last of don Juan’s teachings. Ever since that time I have refrained from seeking his lessons. And, although don Juan has not changed his benefactor’s attitude towards me, I do believe that I have succumbed to the first enemy of a man of knowledge. |
Книги Кастанеды — Учение дона Хуана Путь знания индейцев Яки